В отечественной психиатрии С.А. Суханов (1902, 1905, 1909) много внимания уделил систематики навязчивых явлений (обсессий), описанию и классификации навязчивых галлюцинаций. ПО его мнению, навязчивые мысли (идеи) наиболее часто проявляются болезненными сомнениями, болезненной неуверенностью, сочетающимися со стремлением проверять себя во всех мелочах обыденной жизни. В других случаях при навязчивом болезненном мудрствовании, проявляется потребность разрешать различные проблемы жизни. В третьих, — у больного формируется навязчивое миросозерцание, которое находится в противоречии с нравственными устоями личности. С.А. Суханов также отметил, что больным с навязчивостями свойственно чувство тревоги, беспокойства, неприятное самочувствие, не связанное с содержанием мыслей и представлений. Он определял это чувство как навязчивое чувствование неприятного содержания, но не обычной тоски. Один из его пациентов просыпался после ночного сна с тревожным чувством «неисполненного долга».
В своих более поздних работах С.А. Суханов стал рассматривать психопатию и психоз в рамках единой психастении, причем при этом подчеркивал, что без тревожно-мнительного характера нет психастении и, что последняя отличается от тревожно-мнительного характера только количественно, но не качественно.
В.М. Бехтерев (1905) описал близкую по своему механизму («непроизвольная иннервация вегетативной нервной системы») к боязни покраснеть, «страх потения рук», с точки зрения некоторых людей одним из неприятных проявлений общения.
В.Ф. Чиж (1911) понимал под «навязчивыми идеями» или «насильственными представлениями» суждения, возникающие помимо воли и желания больного. С его точки зрения, они остаются в сознании последнего в течение долгого времени, несмотря на желание избавиться от них, изгнать из своего сознания и в ряде случаев могут прямо перейти в «бред сомнения». Навязчивые идеи в строгом смысле слова, по мнению В.П. Чижа, бывают только у больных, и у лиц с резко выраженной патологической конституцией. Автор подчеркивал, что у здоровых людей некоторые суждения иногда на короткое время завладевают сознанием; какое-нибудь поразившее событие, стих, фраза, надолго остаются в сознании, часто возвращаются, но человек всегда может освободиться от этих воспоминаний, причем «зачаточные навязчивые идеи» бывают у здоровых лишь в состоянии крайнего утомления, в то время, как у больных навязчивые идеи имеют удивительную, непонятную стойкость; «больной не может удалить из сознания эти представления, не может думать о чем—либо другом, не может чем-либо заниматься... уже скоро после возникновения навязчивых идей... убеждается в непонятной ему власти над ним этих идей, и в своем бессилии бороться с ними; он убеждается, что не может освободиться от них, что они остаются в его сознании и исчезают из него помимо его воли». В.П. Чиж отмечал, что навязчивые идеи особенно мучительны и тягостны в первое время своего появления; они пугают больного, изнемогающего от бесплодной борьбы с ними. Позже больные свыкаются с мыслью, что борьба с навязчивыми идеями бесплодна, и ждут, когда они исчезнут сами, уже знают, что большого вреда их присутствие не причиняет.
В. П. Сербский (1912), описывая в своем учебнике психиатрии навязчивые мысли («насильственные мысли»), поместил их в группу расстройств интеллектуальной деятельности, однако, отметив при этом, что навязчивые мысли не представляют вполне изолированного, единичного явления, а в большинстве случаев связаны с душевным волнением, аффектом.
«Насильственные мысли» (Сербский В.П., 1912)
- Расстройство интеллектуальной деятельности
- Связаны с аффектом
- Возникают вследствие расстройства сочетания представлений
- Сохраняются в сознании с особой напряженностью или назойливостью («невозможно отделаться»)
- Нарушают обычное и ровное течение мыслей
- Осознаются как нелепые
- Сопровождаются сомнениями, волнением и мучительным беспокойством
- Облегчаются при совершении определенных действий
- Характерны для «дегенерантов», отличающихся прирожденной неуравновешенностью, несовершенством нравственной сферы, наклонностью к резонерству, оправданию странных поступков и склонностью к импульсивному поведению
Он полагал, что они возникают вследствие расстройства сочетания представлений, при котором некоторые из них удерживаются в сознании с особой напряженностью или назойливостью, всецело овладевая человеком и мешая обычному, ровному течению его мыслей.
По его мнению, характерной особенностью навязчивых идей является то, что больной в большинстве случаев сознает нелепость, ненормальность какой-либо мысли и тем не менее не в состоянии от нее отделаться; или верит не вполне и находится в тяжелом состоянии сомнения.
Это вызывает мучительное беспокойство, волнение, и, чтобы освободиться от неприятного чувства, больной производит те или другие движения, совершает те или иные поступки. «Нередко приходиться наблюдать боязнь прикосновения к каким-либо предметам, при которой больной часто моет руки, по 10-20 раз, пока не достигнет чувства удовлетворения». Мытье рук может повторяться каждый раз после соприкосновения с определенным предметом или даже при одном только воспоминании о таком прикосновении.
В.П. Сербский писал, что в тех случаях, когда навязчивые идеи являются главным и единственным симптомов болезни, не сопровождаясь при этом резкими признаками душевного расстройства, следует говорить о «психозе с навязчивыми идеями». С его точки зрения, их нельзя считать за вполне самостоятельные, отдельные болезни, так как «они представляют только более резкое видоизменение того душевного строя, который является вообще характерным для дегенерантов», это — наиболее резкое выражение их «постоянной прирожденной неуравновешенности». «В одних случаях ... выступает ... наклонность к резонированию, к оправданию при помощи всяких ухищрений своих часто крайне странных и неправильных поступков, это — резонирующее помешательство. В других же, резче всего обнаруживается недостаток в нравственной сфере, в общей картине преобладают нравственные аномалии, это — нравственное помешательство. Или, наконец, наиболее выдающимся симптомом являются навязчивые состояния или непреодолимые влечения, это — психозы с навязчивыми состояниями и импульсивное помешательство. Нередко симптомы этих болезненных состояний взаимно комбинируются и так тесно переплетаются между собой, что невозможно решить, имеем ли мы дело с резонирующим, нравственным или импульсивным помешательством».
В.П. Сербский (1890) был противником того, чтобы многие движения больных кататонией без всякого на то права описывали под названием навязчивых, поскольку на самом деле они являются обычными стеретипиями.
С.С. Корсаков, как и большинство русскоязычных и немецкоязычных авторов относил навязчивые состояния к неврастеническим психозам, полагая, что неврастения в этих случаях является конституциональной и обыкновенно обусловлена тяжелой дегенерацией. Не во всем соглашаясь с немецкими психиатрами, С.С. Корсаков полагал, что навязчивые идеи нельзя относить исключительно к расстройствам интеллектуальной сферы, поскольку здесь в значительной мере страдают и эмоции, так как навязчивые мысли вызывают сильное беспокойство и волнение. Кроме того, при навязчивостях повреждена и воля, особенно та ее функция, которая каким-то образом связана с активным процессом внимания. С.С. Корсаков писал: «Нельзя усилием воли удалить из сознания те репродукции, которые нежелательны, они, напротив, с напряженностью возникают в сознании».
Описанию навязчивых состояний уделил внимание и Ю.В. Каннабих, известный отечественный автор «Истории психиатрии», навязчивые состояния также изучали П.Б. Ганнушкин и С.А. Суханов.
П.Б. Ганнушкин (1902) в своей работе описал клинические особенности навязчивых состояний, также как и С.А. Суханов (1902) он склонялся к мысли о наличии «интимной связи» между некоторыми навязчивостями и симптомами «раннего слабоумия». П.Б. Ганнушкин (1932) подробно и ярко описал особенности психастенического характера ( С.А. Суханов называл его тревожно — мнительным). Психастеники, по его мнению, люди чрезвычайно впечатлительные и притом не только к тому, что кругом них в данную минуту происходит, но и еще более к тому, что, по их мнению, может случиться, ко всем тем неприятностям, которые как они полагают, ожидают их в ближайшем будущем... Психастеник очень боязлив и робок, он боится всего, он отступает не только перед действительной опасностью, но и существующей только в его воображении.. Всякое новое, незнакомое дело, всякая инициатива являются для него источником мучений«.
П.Б. Ганнушкин и С.А. Суханов (1902) в своей совместной работе, посвященной навязчивым состояниям выдвинули положение о необходимости дифференцированного исследования навязчивостей в прямой зависимости от той клинической основы, на которой они возникают. Авторы писали о необходимости изучения особой «конституции навязчивых идей».
Несколько позже, в 1907 г. П.Б. Ганнушкин провел специальное исследование, посвященное изучению психастенического характера. «Термины — психастения, психастенический, удобны потому, что они, подобно терминам — истерический, эпилептический, устанавливают известную, определенную связь между тем или иным патологическим характером и соответствующим неврозом, что с медицинской точки зрения небезразлично». К основным чертам характера психастеников П.Б. Ганнушкин отнес нерешительность, боязливость и постоянную склонность к сомнениям. Он считал их крайне впечатлительными людьми, притом особо впечатлительными не столько к настоящим, сколько к предполагаемым в будущем неприятностям. Отсюда вытекает их робость, вечные сомнения в правильности поступков, отсутствие энергии и инициативы. Даже привычное дело выполняется ими крайне медленно в связи с постоянными сомнениями и самоконтролем. Психастеники мнительны и ипохондричны. В картину психастенического характера, в качестве одного из постоянных его компонентнов П.Б. Ганнушкин включил навязчивые идеи.
Позднее, в своей монографии «Клиника психопатий» П.Б. Ганнушкин включил психастеник в группы психопатов — астеников, сблизив их с «конституционально — нервными». По его мнению, астеники, шизоидные и эмотивно лабильные психопаты могут, вследствие различных шоковых переживаний, давать особое патологическое развитие личности, характеризующееся обсессиями.
Согласно П.Б. Ганнушкину основным фактором, обусловливающим появление обсессий является естественный, каждому свойственный страх, только выявляющийся особенно резко в тот или иной момент и затем в силу ряда причин закрепляющийся. Механизм образования навязчивостей напоминает формирование привычек. Особенно в этом плане понятен страх ответственности, эрейтофобия, фобии, вытекающие из опасения за правильное функционирование тех или иных органов.
Происхождение некоторых навязчивых состояний П.Б. Ганнушкин объяснял склонностью пациентов к выработке своеобразных, чаще всего символических , привычек и приспособлений, как бы защищающих их от мучительного переживания непонятного и неотвязного страха.
С.А. Суханов (1905) также обратил внимание на особенности систематики навязчивых состояний. Он отмечал, что для больных с навязчивыми состояниями характерна тревога, беспокойство, неприятное самочувствие , не связанное с содержанием мыслей и представлений. С.А. Суханов определил это чувство как навязчивое чувствование неприятного содержания (но не обычной тоски). Один из его больных просыпался после ночного сна с тревожным чувством «неисполненного долга».
В.П. Осипов (1923) в качестве синонимов понятий «навязчивых представлений или идей» приводит такие как: «закрепившиеся, неподвижные идеи», «сознаваемые влечения», «повелительные идеи», «насильственные представления», «одержимость идеями», «невроз навязчивых состояний»; синонимами понятия «навязчивость» — термины «обсессия» и «ананказмы» (цит. по М.И. Рыбальскому, 1993). Под «навязчивыми или насильственными явлениями» он понимал такие представления и идеи, фобии и влечения, которые возникают в сознании больного независимо или против его желания, неожиданно и внезапно («припадочным образом»), не находясь в видимой связи с содержанием мышления, от которых нельзя освободиться несмотря на все усилия. В.П. Осипов также обратил внимание, что навязчивые состояния возникают в тесной связи с эмоциональной сферой, не вступая при этом в ассоциативную связь с другими элементами мышления. Они препятствуют правильному течению последнего, затормаживая его. Болезненный характер навязчивых явлений, как правило, сознается больным. Он критически относится к ним и определяет их как чуждые и не свойственные его мышлению. При выраженном аффективном сопровождении критическое отношение к навязчивым состояниям на более или менее продолжительное время, особенно в случае их долгого присутствия, может ослабевать и даже утрачиваться. По мнение В.П. Осипова, навязчивые явления могут стать источником бредовых идей, переходя в последние.
Согласно В.П. Осипову, навязчивые явления не могут служить специфическим признаком определенного заболевания, а возникают там, где существуют подходящие условия для их развития, причем особенно характерным представляется их появление при тех заболеваниях, при которых эти условия выражены.
В.И. Руднев (1927) также полагал, что «навязчивые идеи» отличает сознание их болезненности.
Советский ученый, лауреат Нобелевской премии, И.П. Павлов (1933) в своих трудах много внимания уделял патологической физиологии навязчивых («незаконно устойчивых») мыслей. В своей работе: «Проба физиологического понимания навязчивого невроза и паранои», вышедшей в свет в 1933 г. он определил направление патофизиологических исследований навязчивых состояний.
Он сводил сущность навязчивых представлений к образованию ограниченных или «изолированно больных» пунктов необычной инертности («застойности», «усиленной концентрированности», «чрезвычайной тоничности»), сформировавшихся в результате перенапряжения раздражительного или тормозного процессов, преимущественно наблюдавшегося при длительной и повторной травматизации («сильные и потрясающие жизненные впечатления»), «при сшибках и в результате нервных срывов».
И.П. Павлов считал, что в основе, как навязчивых состояний, так и бреда лежит единый механизм — инертность, он также отмечал ряд переходов между навязчивыми и бредовыми идеями.
Однако, изучение фиксированных нарушений, т.е. «застойного очага» в условиях опытов И.П. Павлова освещало лишь одну сторону болезненного изменения — его стойкость, фиксацию (в клинике — фиксированная идея), но удовлетворительного физиологического объяснения навязчивости, связанной с наличием реакции на болезнь со стороны второй сигнальной системы и вместе с тем с какой-то недостаточностью этой реакции, предложено не было. По большей частью аргументы ограничивались только общими замечаниями: «не меньше, если не больше случаев патологической инертности должна была создать и вторая наша причина, так как вся наша жизнь есть беспрерывная борьба» (Павлов И.П., 1938).
Ученый полагал, что патофизиологический механизм, лежащий в основе навязчивых мыслей и действий отличается от механизма формирования фобий. Он допускал, что при навязчивых состояниях имеет место патологическое нарушение процесса возбуждения, при фобиях — изменение тормозного процесса.
В психастеническом характере И.П. Павлов видел как бы заострение, крайнюю вариацию мыслительного типа, резко выраженное, болезненное преобладание корковых тенденций над подкорковыми, второй сигнальной системы над первой. Это, по его мнению, проявляется в повышенной рассудочности психастеника, в изобилии всяких приобретенных в течение жизни, часто совершенно ненужных, тормозов, в чрезвычайной бедности его инстинктов и влечений. «Эти люди ... воспринимают действительность теоретически и абстрактно, дробя, как бы умерщвляя ее. Они делают из нее (действительности) какой-то временный скелет и затем только постепенно как бы снова собирают ее части и стараются их таким образом оживить, что им все таки, так и не удается». И.П. Павлов (1949) скептически смотрел на реальные возможности психастеников, «которые исключительно словом орудуют, большей частью в жизненном отношении никуда не годны и совершенно беспомощны»
«В тягостных сомнениях и колебаниях, которые часто охватывают психастеника при необходимости действовать, в особенности при необычных, непривычных, новых условиях, в бесконечном рассуждательстве, которым он подменяет быстрое и решительное действие и всякое непосредственное выражение эмоций, в бесплодном мудрствовании, в мысленно-словесной «умственной жвачке», в бедности живого образного эмоционального мышления — во всех этих столь характерных для психастеника его особенностях ... во всем этом И.П. Павлов увидел патологическое преобладание второй сигнальной системы над первой (Иванов — Смоленский А.Г., 1952).
«У психастеника общая слабость естественно падает на основной фундамент соотношений организма и окружающей среды — первую сигнальную систему и эмоциональный фонд... И отсюда — отсутствие чувства реального, постоянное ощущение неполности жизни, полная жизненная негодность вместе с постоянным бесплодным и искаженным умствованием в виде навязчивых идей и фобий» (Павлов И.П., 1938).
В последние годы своей жизни И.П. Павлов склонялся к мысли, что синдром навязчивых состояний является отдельным самостоятельным заболеванием. При «навязчивом неврозе» те общие нарушения, которые столь характерны для психастении, очень слабо выражены, не привлекая внимания врача или даже совсем отсутствуют. «Однако, это не значит, что в подобных случаях общих корковых нарушений совсем нет ... чаще всего они носят здесь характер распространенного разлитого или индуцированного торможения (отрицательной индукции) вызванного функциональным очагом концентрированного, патологически инертного нервного возбуждения или, наоборот, выступают в явлениях болезненно усиленной положительной индукции, связанной с локальными нарушениями в виде явлений патологической инертности торможения» (Иванов — Смоленский А.Г., 1952).
Е.К. Краснушкин (1934) считал, что «... можно понять аффективный характер и источник навязчивых мыслей, исходя из нормальной психики, которой они вовсе не чужды. Это какие-либо особенно заботящие нас мысли, не выходящие из головы именно в силу душевной тревоги, волнения, которое они порождают, или какие-либо приметы, опять таки связанные с опасениями (так, например, на войне распространенной приметой была мысль об опасности закуривать третьим, в мирное время некоторые дни недели — понедельник, пятница — входили в число дурных примет для всякого начинания; примера о разбитом зеркале внушала страх и ожидание несчастья)». Е.К. Краснушкин подчеркивал, что и «...в нормальном состоянии существуют навязчивые представления, как, например, навязчивые мелодии, не имеющие аффективного источника, но они без аффекта никогда не приобретают, по Крепелину, патологического характера, а существуют как привычки мышления, входящие в склад личности».
Приверженец учения И.П. Павлова — А.Г. Иванов-Смоленский отмечал возможность формирования навязчивых состояний, как в первой, так и во второй сигнальной системе. Он писал: «В одних случаях (и едва ли не чаще всего) навязчивые состояния сосредотачиваются во второй сигнальной системе, выражаясь в форме словесных представлений, ассоциаций или в форме мысленно-словесной „умственной жвачки“, у других же носят эмоциональный характер, т.е. протекают преимущественно в первой сигнальной системе».
Таким образом, по А.Г. Иванову-Смоленскому (1952) все навязчивые явления можно было делить на две, однако, не резко различающиеся группы: с одной стороны, навязчивые явления возбуждения (в интеллектуальной сфере — навязчивые идеи, представления, воспоминания, желания, ассоциации; в эмоциональной сфере — чаще всего навязчивые страхи — некоторые из фобий и в двигательной сфере — навязчивые движения, действия и поступки), с другой стороны, навязчивые задержки, болезненные торможения, препятствующие больному, производить какое-либо определенное движение или действовать при каких-либо строго определенных условиях (например, боязнь высоких мест или глубины, боязнь узких мест — клаустрофобия, боязнь открытых пространств — агорафобия, боязнь выступления перед аудиторией, у учащихся — перед классом, у артистов — перед зрительным залом и т.п.). Навязчивые задержки при выполнении определенного действия часто сопровождаются общим двигательным беспокойством (эмоциональным волнением), вегетативным возбуждением (учащением пульса и дыхания, побледнением или покраснением лица, усилением потоотделения и т.д.), а иногда и паническим бегством.
А.Г. Иванов-Смоленский (1952) полагал, что явления навязчивого торможения легко сочетаются и с явлениями непреодолимого, тягостного навязчивого возбуждения. В одних случаях (и едва ли не чаще всего) навязчивые состояния сосредотачиваются во второй сигнальной системе, выражаясь в форме словесных представлений, ассоциаций или в форме мысленно-словесной «умственной жвачки» (что особенно характерно для психастении), в других — они носят эмоционально — образный характер, т.е. протекают преимущественно в первой сигнальной системе, иногда приобретая характер неотступных, мучительных образно-конкретных, необычайно ярких и обычно воспроизводящих какую-либо психотравмирующую больного ситуацию воспоминаний. В последнем случае А.Г. Иванов-Смоленский считал, что речь идет об истерии и некоторых психогенных реактивных состояниях. Он допускал, что при навязчивом неврозе, в противоположность психастении, на первом плане стоят именно локальные нарушения, которые однако, не носят вполне изолированного характера, а оказываются тесно связанными и с некоторыми общими нарушениями в деятельности высших отделов центральной нервной системы.
А.Г. Иванов-Смоленский достаточно пессимистично оценивал прогноз терапии навязчивых состояний, предполагая, что они не исчезают окончательно. «Затормаживание этих локальных нарушений, носящих характер патологической инертности раздражительного процесса, а равным образом растормаживание навязчивых задержек (явлений патологической инертности тормозного процесса) во многих случаях не бывают прочными. при трудных жизненных ситуациях под влиянием срывов хрупкое, неустойчивое торможение срывается и навязчивые явления появляются снова (то же относится и к растормаживанию навязчивых задержек)». Подобное восстановление под влиянием перенапряжения корковых процессов когда-то пережитых страхов было описано сподвижницей И.П. Павлова — М.К. Петровой («фобия глубины» и другие фобии).
Одни советские психиатры (Гиляровский В.А, Попов Е.А., Иванов — Смоленский А.Г., Бирман Б.Н., Татаренко Н.П., Умаров М.Б., Свядощ А.М. и др.) навязчивые страхи, мысли и действия описывали в рамках самостоятельного психического расстройства под названием невроза навязчивых состояний, другие (Мясищев В.Н., Яковлева Е.К., 1958) объединяли с психастенией (Яковлева Е.К. предложила разделять навязчивости на «реактивную форму» и «форму развития»), третьи, следовавшие учению И.П. Павлова вообще не выделяли их в отдельное заболевание, а считали симптомами, встречающимися при любых неврозах: психастении, истерии и неврастении.
Согласно Е.А. Попову (1940), навязчивые состояния развиваются в «гипноидных фазах, вне зависимости от перенапряжения раздражительного процесса или его столкновения с тормозным», однако, приведенные автором примеры в большей степени относились, возможно, не к навязчивым состояниям, а к фобиям. Причисление последних к навязчивым состояниям, до сих пор остается спорным.
В.А. Гиляровский (1946) полагал, что навязчивые мысли и вообще навязчивые состояния характерны для психастенического склада и легкой депрессии, однако, сильные аффективные переживания придают признаки навязчивых состояний отдельным представлениям. По его мнению «навязчивые мысли всецело овладевают направлением мыслей и настойчиво возвращаются ... при ясном сознании их ненужности и бессмысленности, причем все переживания сопровождаются чувством стеснения» (Гиляровский В.А., 1936).
Он также считал, что элементы навязчивости легче возникают там, где имеет место физическое ослабление и пожилой возраст.
На фронте, у людей физически неразвитых с примитивной психикой и инфантильных, навязчивый характер могут принять мысли о смерти, о возможности попасть в плен, о близких о доме. «Во многих случаях навязчивость направляется на вопросы здоровья и выливается в гипохондрические картины» ( Гиляровский В.А., 1946).
А.Г. Амбрумова (1960) отмечала, что возможно два пути перехода навязчивостей в бред. Наиболее распространенный путь — аргументированная бредовая интерпретация навязчивых идей, более редкий — непосредственная трансформация навязчивых идей в бредовые.
Многие психиатры обращали внимание на то, что навязчивые состояния чаще встречаются при неврастении и вообще в тех случаях, где может отмечаться «сниженный тонус коры» (Давиденков С.Н., 1963).
Одной из первых серьезных самостоятельных работ, посвященных навязчивым состояниям стала монография Д.С. Озерецковского (1950). Автор определял навязчивые состояния как патологические мысли, воспоминания, сомнения, страхи, влечения, действия, возникающие независимо и вопреки желанию больных, неодолимо и с большим постоянством. Он полагал, что навязчивости встречаются у психически здоровых людей, при неврозах, шизофрении и других психозах. Навязчивости возникающие при шизофрении могут напоминать симптомы психастении, но в дальнейшем развитии видоизменяются и сливаются с процессуальной шизофренической симптоматикой, приобретая «интеллектуализированный характер». Шизофренические навязчивости возникают без предвестников, неожиданно, внезапно, имеют непонятное, немотивированное содержание, часто сопровождаются аффектом страха и мучительными, тягостными переживаниями непосильной борьбы и поражений. Защитные ритуалы при шизофрении имеют многообразное, пышное проявление и оказывают огромное влияние на психическую жизнь больного.
Навязчивые состояния при шизофрении (Озерецковский Д.С., 1950)
- Сливаются с процессуальной симптоматикой
- Связаны с резонерством
- Возникают без предвестников, неожиданно и внезапно
- Сопровождаются разнообразными защитными ритуалами
С точки зрения Л.Б. Гаккель (1956) навязчивые страхи имеют совершенно другой генез, чем навязчивые мысли и ритуалы.
Н.А Асатиани (1967) в своих исследованиях показала, что формирование невроза навязчивых состояний на разных этапах течения болезни сопровождается ступенееобразным усложнением навязчивых страхов. Вначале страх возникает только во время действия соответствующего раздражителя, позднее появляется уже только при наличии вероятности встречи с раздражителем, а по мере усложнения клинической картины невроза, страх появляется даже при возникновении лишь представлений о раздражителе.
Навязчивые состояния у детей и олигофренов в нашей стране изучал В.И. Гарбузов (1972).
Согласно Г.В. Морозову (1988) бредовые переживания могут присоединяться к навязчивым идеям.
