В истории психиатрии можно обнаружить множество попыток обнаружить причины возникновения навязчивых состояний.
В этиологии навязчивых состояний в разное время придавали значение биологическим, психологическим, и реже социальным факторам.
Большинство исследователей полагало, что в генезе навязчивостей основная роль принадлежит эндогенным и конституциональным факторам. Меньшая часть психиатров писала о наличии четкой связи между навязчивыми состояниями и психотравмирующими событиями.
У многих исследователей складывалось впечатление, что факторы, провоцирующие возникновение навязчивых состояний, носят случайный и трудно распознаваемый характер. Удивляло, что, казалось бы, индифферентный внешний раздражитель (стимул), «случайные обстоятельства» приобретали какое-то особое значение в генезе навязчивостей.
Происхождение навязчивых состояний для многих психиатров оставалось загадочным до последней четверти ХХ века, их считали «непознанным явлением», способным порождать импульс к действиям.
Старые психиатры справедливо полагали, что навязчивые идеи не представляют собой какое-то изолированное расстройство одной области психической сферы, а охватывают в большей или меньшей степени все ее отделы, сопровождаясь и различными изменениями в соматической сфере (Сербский В.П., 1912).
Основным вопросом, вызывающим наиболее оживленные дискуссии при решении проблемы генеза навязчивых состояний долгое время оставался вопрос о том, лежат ли в основе навязчивых состояний интеллектуальные или эмоциональные нарушения. Сторонниками первой точки зрения, особенно после работ C. Westphal (1877), были в основном немецкоязычные психиатры, второй, со времен B. Morel (1866), которые вообще относил навязчивые состояния к «эмотивному бреду» — французские авторы.
В немецкой литературе большая часть исследователей навязчивых состояний склонялась к признанию важной роли психологического фактора в происхождении навязчивостей. Во многом под влияниям работ S. Freud , навязчивые состояния стали рассматриваться в психологическом плане также английскими и американскими психиатрами.
Ряд авторов, придерживающихся мнения об органической природе навязчивых состояний, по аналогии с насильственными действиями при эпидемическом энцефалите, пытался узко определить то локальное место, которое поражается при навязчивостях.
Сторонники нервизма — учения И.П. Павлова объясняли патогенез навязчивых состояний образованием «изолированных больных пунктов», «очагов инертного возбуждения» в коре мозга «с их парциальной функциональной изоляцией» («патологическая инертность раздражительного процесса») вследствие недостаточности, «слабости отрицательно-индукционного торможения вокруг них». Этим объяснялась и возможность критического отношения больного к своим навязчивым переживаниям.
И.П. Павлов считал, что психастения представляет собой невроз, развивающийся при слабости подкорки и первой сигнальной системы с чрезмерным преобладанием второй сигнальной системы. Он также относил психастению к неврозам, свойственным специально человеку и не имеющим аналогичных моделей среди экспериментальных неврозов животных. И.П. Павлов (1949) описывает механизм возникновения навязчивых состояний при психастении следующим образом (цит. по С.Н. Давиденко., 1963): «Главный импульс для деятельности коры идет из подкорки. Если исключить эти эмоции, то кора лишается главного источника силы. У истерика какой-либо пункт, относящийся к первой сигнальной системы, настолько сильно заряжается из подкорки, что получается отрицательная индукция на все остальные пункты. Наоборот, у психастеника преобладание какого-либо пункта, относящегося ко второй сигнальной системе, влечет за собой отрицательную индукцию на все остальные. У истерика из этого вытекает импульсивная деятельность, у психастеника — навязчивая мысль».
По мнению Е.А. Попова (1940, 1949), при навязчивых состояниях образованию патологической инертности «очага застойного возбуждения» особенно благоприятствует переход от бодрствования ко сну. Предполагалось, что здесь играет роль прохождение через гипноидные фазы торможения (парадоксальную и ультрапарадоксальную), на фоне которых сила различных как возбуждающих, так и тормозящих сигнальных раздражителей резко изменяется. Е.А. Попов, высказал предположение, что, по-видимому, «гипноидное состояние так изменяет свойства нервной ткани, что даже незначительное раздражение или несильное столкновение процессов возбуждения и торможения ведут уже к образованию очага, обладающего патологической инертностью». Истощение, астения благоприятствует формированию навязчивых состояний, поскольку ослабляя нервные клетки, приводит их к состоянию запредельного (охранительного) торможения, и на фоне развившихся таким образом гипноидных фаз легко образуются очаги патологической инертности с возникновением навязчивых состояний.
А.Г. Иванов-Смоленский все навязчивые состояния делил на две группы, не имеющие между собой отчетливой границы. Навязчивые состояния первой группы он связывал с процессом возбуждения (навязчивые идеи, представления, желания, некоторые страхи, движения, поступки), второй — с процессом торможения, препятствующим больному производить какое-либо действие или движение (агорафобия, боязнь высоты, клаустрофобия, страх выступления в публичном месте). По его мнению, навязчивые состояния чаще имеют отношение ко второй сигнальной системе («умственная жвачка»), но могут быть связаны и с патологическими процессами в первой сигнальной системе, проявляясь в виде навязчивых образов. В последнем случае речь может идти о неотступных и достаточно ярких представлениях и воспоминаниях, воспроизводящих ту ситуация, которая в прошлом серьезно травмировала больного. В прошлом эти состояния описывали в клинической картине реактивных состояний, в современной психиатрии — в посттравматическом стрессовом синдроме (ПТСР).
А.Г. Иванов-Смоленский полагал, что «невроз навязчивых состояний» имеет право на самостоятельное существование.
Предполагалось, что в основе навязчивых сомнений лежит недостаточность «доминирования в коре рабочего очага возбуждения». Поскольку «очаг» не достигает силы, способной подавить другие «конкурирующие очаги возбуждения», которые могут «перехватить» на короткое время «доминантные функции». Это приводит «к попеременному движению возбуждения по ассоциативным цепям в мозговой коре то в одну, то в другую сторону».
Зачастую возникновению навязчивых состояний, в частности, агорафобии, способствуют хронические психотравмирующие ситуации («затяжные жизненные трудности»). По мнению А.С. Чистовича (1946) здесь можно говорить об «истязании тормозного процесса». Автор вспоминает одну из своих пациенток, которая страдала «сердечными припадками» в форме сильной тахикардии, сопровождавшейся интенсивным страхом. Наступали они каждый раз, когда она пыталась выйти за пределы собственной квартиры. Дома она проявляла большую энергию, занимаясь научной работой и руководя всем хозяйством. Вместе с нею в одной квартире, на правах ее лучшей подруги, проживала вторая жена ее мужа. Ситуацию эту она терпела на протяжении 18 лет с того момента, когда будучи еще студенткой, сошлась со своим мужем. Он являлся ее учителем по ВУЗу, был на 20 лет старше и имел уже семью, так что официально, оформить брак с ним ей удалось лишь через несколько лет. Но все эти испытания, а также ряд других она вынесла благополучно. Заболела же она после того как убедилась в том, что ее муж, только что оправившись от пневмонии (она за ним добросовестно ухаживала), стал проявлять чрезмерное внимание еще к одной ученице, которая лет на двадцать была моложе больной. Пациентки приходилось на протяжении длительного времени задерживать, подавлять в себе естественный протест, требование оскорбленного самолюбия. Это было тем более трудно для нее, что она отличалась самолюбивым характером и обнаруживала признаки базедовой болезни.
В основе контрастных навязчивых состояний «лежит механизм ультра парадоксальной фазы с преимущественной его выраженностью либо во второй сигнальной системе (при хульных, кощунственных мыслях, либо в первой (при контрастных представлениях, навязчивом чувстве антипатии и навязчивых влечениях)» (Сметанников П.Г., 1995).
Патофизиологический механизм ритуалов объясняли образованием «вторичного» («дочернего»), по отношению к вызывающему фобию «очага инертного возбуждения», вступающего в условную связь с первичным очагом.
В момент совершения ритуала «вторичный очаг достигает максимальной, в пределах коры мозга силы возбуждения и индукционно затормаживает очаг первичный», тем самым способствуя эффекту облегчения, вплоть до временного освобождения от навязчивого страха при выполнении ритуала.
